Читать книгу - "Исчезнувшая сестра [litres] - Алла Кузьминична Авилова"

сады – время такое. Время заборищ. Верхний лагерь и нижний лагерь – один бизнес. За ним – банальный холдинг «Мегатрансформация» со своим высокоприбыльным «перезвонным» бизнесом. Кто не знает, что на минералках можно заработать так же густо, как на водке?

Я поверила в это еще больше, когда появился Виктор Суворов, директор «Мегатрансформации», коренастый, коротко стриженный парень с барственным взором, вполне себе нормальный мажор. Да, на нем лазурная шелковая рубашка и фиолетовая бабочка, и что? Это никак не меняет главное: он типичный папенькин сынок. Для него «лазурь» всего лишь опознавательный цвет его холдинга.

Когда полководец «Мегатрансформации» встал перед залом, уже все ретритеры получили свой ужин, а песня о человеке, умиравшем от жажды, кончилась. Появились девушки с подносами, где стояли стеклянные бокалы, украшенные витиеватой надписью «Перезвон», и зазвучала другая песня, в этот раз мне знакомая. Ее всюду заводили несколько лет назад.

«Где-то есть на свете тихая река…» – задушевно пел приятный баритон. Девушки расставляли бокалы на столы, за которыми сидели ретритеры, а они теперь пели вместе с баритоном: «Но дорога к той реке так нелегка…»

Когда песня была спета и в зале стало тихо, Суворов заговорил. Он понес какую-то хрень о символике воды для ретритеров, в том смысле, что «тихая река» – это то, что мы будем здесь искать в наших душах. Оказалось, что эту песню здесь всегда запускают перед началом ретрита, поскольку в ее словах содержатся «целевые установки для продуктивного ретрита». Славу богу, он произнес это с улыбкой. Под конец Виктор призвал наполнить бокалы «Перезвоном».

Ретритеры стали оживленно открывать бутылки и наливать воду себе и своим соседям. За моим столом теперь уже сидела стайка опоздавших девушек. Одна из них сдвинула наши бокалы вместе, другая их наполнила и раздала компании. Получила бокал с «Перезвоном» и я.

Никто не стал сразу же пить. Все сидели со своими наполненными водой бокалами в руке и смотрели на Виктора, который тоже держал в руке бокал с «Перезвоном». Он поднял его вверх и провозгласил:

– За наш ретрит! И за Мокшафа, который тоже стал ретритером!

Ретритерам понравилась параллель между ними и Мокшафом. Зал наполнился одобрительным гулом. Виктор сделал несколько глотков, после чего поставил свой бокал на ближайший стол и ушел, а ужин пошел своим чередом.

Мои соседки принялась обсуждать директора «Мегатрансформации». Одна из них мало что знала о нем. Вместе с ней я узнала, что Виктор Суворов сейчас живет в Москве, а раньше жил в Пензе. Его отец – шишка в администрации пензенского губернатора, и потому Виктору было легко не только выиграть тендер на реконструкцию санатория, но и поменять его назначение: изначально здесь предполагалось открыть пансионат, а открыли «Лагерь внутренних перемен», как захотелось Суворову-младшему. Потом разговор зашел об «энергетике» Виктора. Часть девушек знала его по московским пати.

– Что-то он сегодня сам не свой, – заметила одна из них. Другие ей вторили:

– Ну да, как в воду опущенный.

– Но не в свою воду, ха-ха!

– Может, его кто-то прижал? Или кинул?

10

Нюта появилась в нашей комнате после ужина вслед за мной. Она бухнулась на свою кровать и воскликнула:

– Ух! Надо расслабиться.

Я тоже легла и закрыла глаза.

Предстоял видеодаршан Мокшафа. Я на него не собиралась, а вот Нюта не станет его пропускать, решила я. Полежу немного и куда-нибудь схожу. Вернусь, когда Нюта уйдет на даршан. Тогда я смогу наконец остаться одна и хорошо обдумать, что делать дальше. Но вместо этого я незаметно, прямо по вертикали, провалилась в сон.

Меня разбудила Нюта:

– Вставай, а то опоздаем на даршан.

Не говорить же Нюте, которую я попросила устроить мне встречу с Мокшафом, что мне по фигу его даршан. И мы с ней вместе отправились в конференц-зал.

* * *

Видеозапись даршана была сделана неподвижной камерой, направленной прямо на лицо Федора. На нем было темно-фиолетовое одеяние без рукавов, нечто вроде накидки. Он сидел с закрытыми глазами на полу, скрестив ноги. Помещение, где он находился, выглядело пустым. Когда началась съемка, Мочкин минуты две оставался неподвижным, и все это время в конференц-зале была мертвая тишина.

Когда Федор открыл глаза и заговорил, то показался мне усталым. И его усталость странным образом расположила меня к нему. Я, конечно же, не забыла, что вижу человека, который был ответствен за проблемы с моей сестрой, но как бы опустила свой меч.

– Когда вы говорите «я», что вы имеете в виду? – спросил с экрана Федор.

Этот вопрос прозвучал для меня как публичное разоблачение. Словно Мокшаф задал его лично мне, потому что я здесь вру о себе и скрываю, кем прихожусь Элеоноре. Но мне вовремя вспомнился главный вопрос Раманы Махарши, которым здесь все были озабочены, дело было, конечно же, в нем. Я и сама пережевывала его во время тихого часа. Ну а ретритеры должны были жевать этот вопрос днем и ночью, за этим они сюда и приехали.

– «Я» – это не монолит, – продолжал Мокшаф в назидательном стиле, делая паузы чуть ли не после каждой фразы. – Каждый буддист знает притчу о коляске, конях, кучере и путешественнике. Поскольку среди вас не все буддисты, я расскажу ее.

Путешественнику надо попасть в некий пункт назначения. Он садится в коляску и говорит кучеру, куда ехать.

Окажется он там или нет – зависит от того, как его понял кучер. И нет ли у кучера каких-то других целей, кроме как доставить путешественника к месту назначения.

Что бы ни было в намерениях у кучера, он сможет отправиться в путь, только если его будут слушаться лошади.

Лошади привезут коляску с путешественником туда, куда их направит кучер, только если они правильно запряжены.

Если коляска отцепится от лошадей, то останется на дороге, и путешественник – тоже.

Коляска – это наше тело, кони – чувства и мысли, кучер – наше эго. Ну а кто тогда у нас путешественник? И куда ему надо?

* * *

Должна признаться, что эта притча меня впечатлила. Я даже простила Федору его назидательность, которую плохо переносила. Впрочем, назидательность Мокшафа отличала мягкость, что тоже было похвально. И вопрос о путешественнике прозвучал как надо. Хороший это был вопрос. Что в нас, если не эго, должно определять, куда нам надо? И зачем?

* * *

Когда мы с Нютой вернулись в нашу комнату, она села на кровать и заговорила:

– Вот что значит настоящая реализация. Никто не даст тебе столько, сколько дает реализованный учитель. Ведь я знаю эту притчу, но вот ее рассказал Мокшаф, и все осветилось словно в первый раз.

А потом я вдруг услышала:

– Ты знаешь, Маша, я подумала о твоей просьбе. И поняла, что не смогу тебе помочь.

До меня не сразу дошло, о чем это она.

– Ты думаешь о том,